ДОЛИНА Вероника | Авторская песня | Антология Нефертити

Вероника ДОЛИНА


«А хочешь, я выучусь шить...»

А хочешь, я выучусь шить?
А может, и вышивать?
А хочешь, я выучусь жить,
И будем жить-поживать?
Уедем отсюда прочь,
Оставим здесь свою тень.
И ночь у нас будет ночь,
А день у нас будет день!

Ты будешь ходить в лес
С ловушками и ружьём.
О, как же весело здесь,
Как славно мы заживём!
Я скоро выучусь прясть,
Чесать и сматывать шерсть.
А детей у нас будет пять,
А может быть, даже шесть...

И будет трава расти,
А в доме - топиться печь.
И, Господи, мне прости,
Я, может быть, брошу петь.
И будем как люди жить,
Добра себе наживать.
Ну хочешь, я выучусь шить?
А может, и вышивать...

[Быт и Бытие неразделимы]

[Полное отсутствие в ее творчестве зазора между бытом и Бытием. 
Более того, именно бытовое, обиходное становится предметом высокой поэзии, будто суровые нити реальности в её волшебных пальцах оборачиваются мерцающей драгоценной тканью искусства.]
Никто не знает, что мой дом летает.
В нем орущие дети и плачущий пес…
«Что для вас высшее?» – Работа, конечно
«Вы не сказали: творчество». – Меня учил Булат Шавлович: никогда не говори о своем занятии “творчество”».
«А какой период в работе дороже всего?» - Когда рука поспешает к бумаге, когда пальцы уже сжимаются вокруг ручки, когда блокнот уже открывается. Сладостнейший миг. Слаще нет.

[В хрупкости – высшая сила]

Я за хрупкость во всем. В хрупкости – высшая сила.
Она дана тонким людям. А тонкие люди – высшая раса. Они есть.
Об этом не очень приятно говорить, но их не очень много.
Но за ними – мир, и них за пазухой греются плачущие люди – толстокожие, толстомясые, саблезубые.
Тонкие люди гладят по голове толстокожих.

Кукольник

Кукольник, кукольник, чёрная душа,
Что ты делаешь с бедною куклой?
Ведь она на тебя заглядится, не дыша,
Ведь она на тебя заглядится, не дыша,
Не успеет со стиркой и кухней...

Кукольник, кукольник, серые глаза,
Ты так смотришь, что голова кружится.
Вот она и глядит, а глядеть ей нельзя,
Вот она и глядит, а глядеть ей нельзя,
Нужно с кукольным мужем ужиться.

Кукольник, светлая ты голова,
Ты стоишь, словно бог, перед куклой,
Кукла смотрит едва, кукла дышит едва -
Всё на свете ты ей перепутал.
Кукла смотрит едва, кукла дышит едва -
Всё на свете ты ей перепутал.

Кукольник, что ж, от себя не таи:
Не опасно твое обаянье.
Никому не страшны злодеянья твои,
Никому не нужны покаянья.
Только ей и страшны злодеянья твои,
Только ей и нужны покаянья.

Мой дом летает

Мне что-то стало трудно дышать.
Что-то со мною нужно решать.
То ли это - болезнь суеты,
То ли это - боязнь высоты...

О, друзья мои, дышащие легко!
Почему вы всё время - так далеко?
Если мог чей-то дом над Землей парить -
Почему моему это не повторить?

Никто не знает, что мой дом летает.
В нём - орущие дети и плачущий пёс.
Никто не знает, что мой дом летает.
О, только бы ветер далеко не унёс!

Значительно легче стало дышать
Вот и всё, что нужно было решать.
А всё-таки чем-то таким грешу,
Что не поддается карандашу.

О, друзья мои, дышащие легко!
Почему вы опять от меня далеко?
Даже здесь, в этой области неземной -
Вы опять не рядом со мной...

Никто не знает...

Вот так я пела, а ты кивал.
А ветер нас относил в океан.
Но, как бы ты ни был самолюбив, -
Я не из породы самоубийц.

О, друзья мои, дышащие легко!
Вы опять - далеко.
Даже если отважусь я на прыжок -
Кто постелит внизу лужок?

Никто не знает, что мой дом летает.
В нём - орущие дети и плачущий пёс.
Никто не знает, что мой дом летает.
О, только бы ветер
ветер
ветер
ветер...

«Не боюсь ни беды, ни покоя...»

Не боюсь ни беды, ни покоя,
Ни тоскливого зимнего дня.
Но меня посетило такое,
Что всерьёз испугало меня.

Я проснулась от этого крика,
Но покойно дышала семья.
«Вероника, - кричат, - Вероника!
Я последняя песня твоя».

«Что ты хочешь? - я тихо сказала. -
Видишь, муж мой уснул, и дитя.
Я сама на работе устала.
Кто ты есть? Говори, не шутя».

Но - ни блика, ни светлого лика,
И вокруг - темноты полынья.
«Вероника, - зовут, - Вероника!
Я последняя песня твоя».

Что ты кружишь ночною совою?
Разве ты надо мною судья?
Я осталась самою собою,
Слышишь, глупая песня моя!

Я немного сутулюсь от груза,
Но о жизни иной не скорблю.
О, моя одичавшая муза!
Я любила тебя и люблю.

Но ничто не возникло из мрака.
И за светом пошла я к окну.
А во тьме заворчала собака -
Я мешала собачьему сну.

И в меня совершенство проникло,
И погладило тихо плечо -
«Вероника, - шепча, - Вероника!
Я побуду с тобою еще...»

«О женщина, летающая трудно...»

О женщина, летающая трудно!
Лицо твоё светло, жилище скудно.
На улице темно, но многолюдно -
Ты смотришься в оконное стекло.

О женщина, глядящая тоскливо!
Мужчина нехорош, дитя сопливо...
Часы на кухне тикают сонливо -
Неужто твоё время истекло?

О женщина, чьи крылья не жалели!
Они намокли и отяжелели...
Ты тащишь их с натугой еле-еле,
Ты сбросишь хочешь их к его ногам...

Но погоди бросать ещё, чудачка.
Окончится твоя земная спячка -
О, погоди, кухарка, нянька, прачка, -
Ты полетишь к сладчайшим берегам!

Ты полетишь над домом и над дымом.
Ты полетишь над Прагой и над Римом.
И тот еще окажется счастливым,
Кто издали приметит твой полёт...

Пусть в комнатке твоей сегодня душно -
Запомни - ты прекрасна, ты воздушна.
Ты только струям воздуха послушна -
Не бойся, всё с тобой произойдёт.

«Я сама себе открыла...»

Я сама себе открыла,
Я сама себе шепчу:
Я вчера была бескрыла,
А сегодня полечу!
И над улицей знакомой,
И над медленной рекой,
И над старенькою школой,
И над маминой щекой...

Как ни грело всё, что мило,
Как ни ластилось к плечу,
Я вчера была бескрыла,
А сегодня - полечу!
Над словцом неосторожным,
Над кружащимся над листом,
И над железнодорожным
Над дрожащим над мостом.

То ли дело эта сила,
То ли дело высота!
Я вчера была бескрыла,
А сегодня я не та.
Кто-то Землю мне покажет
Сверху маленьким лужком.
На Земле стоит и машет
Мама аленьким флажком.

Было время - смех и слёзы,
Не бывало пустяков.
Слева грозы, справа грозы,
Рядом - стаи облаков.
Как ни мучались, ни звали
Кто остался на лугу -
Я вчера была бы с вами -
А сегодня не могу.